Синтия была соседской полосатой кошкой. У нее была самая обычная усатая мордочка, полосатые лапы с белыми башмачками, белая грудка и хвост с восемью полосками. Она жила в доме у моей пожилой соседки миссис Джэмисон. Соседство наше было весьма относительным. Точнее было бы сказать, что ее дом располагался ближе других к моему - по другую сторону холма, на дороге к ближайшему городку.
Миссис Джэмисон была одинока. Муж ее, служивший когда-то в муниципальной полиции, давно умер, а сын ее уехал в Лос-Анджелес, где, как говорили, стал неплохим художником, во всяком случае, полотна его попали и в музей Соломона Гугенхайма в Нью-Йорке и, даже, попадались иногда в галереях в Кармэле. Но, как это часто бывает, жизнь художника полностью захватила сына миссис Джэмисон, и, не смотря на то, что наши края лежат не так уж и далеко на север от города Ангелов, видались они очень редко.
Синтия была еще маленьким котенком, когда сын Миссис Джэмисон проводила сына из дома окончательно, таким образом, на тот момент, о котором я веду речь, кошке уже было никак не меньше двадцати лет, что достаточно много. Во всяком случае, моему коту Эрвину, когда он ушел от нас, было около пятнадцати лет. Синтия росла, радуя супругов Джэмисон, а потом и скрашивая дни вдовы Джэмисон. Сын приезжал домой изредка, в основном, чтобы познакомить сначала со своей женой, потом - через несколько лет - с детьми, а потом - когда его жена также скончалась от болезни сердца, каждые два-три года сын привозил на знакомство очередную молодую пассию. Ходили слухи, что с одной он умудрился завести еще несколько детей, но потом их отдали в приют при монастыре, потому что сам художник начал неудержимо пить, и воспитывать их дома не было никакой возможности. Наблюдая как жизнь сына медленно, но верно летит под откос, миссис Джэмисон старела все быстрее и быстрее. Лицо ее некогда свежее и яркое, постепенно тускнело и сморщивалось до такой степени, что со временем стало напоминать печеное яблоко, хотя ей было всего-то немногим больше шестидесяти.
Раз в неделю, когда я ездил на своем грузовичке в супермаркет в наш городок, я навещал миссис Джэмисон, чтобы выслушать пересказ письма от ее сына, или, что бывало гораздо чаще, когда письма от сына не было, просто покивать головой в так ее сетованиям. В каждый свой визит я обязательно захватывал несколько хороших кошачьих консерв для Синтии. Миссис Джэмисон даровала мне привилегию самому выкладывать корм для кошки в ее плошку. У Синтии таким образом уже выработался условный положительный рефлекс на урчание двигателя моего грузовичка, как у русской собаки Ивана Павлова. Когда я только подъезжал к дому миссис Джэмисон, кошка выбегала на патио перед домом, вытягивая хвост трубой и громко мяуча. Я тряс консервой над головой, и Синтия подбегала ко мне, терлась спиной о ноги, а потом, играя, нападала на ту ногу, которая при шаге оказывалась впереди. Так, с кошкой, практически висящей на ноге, я и входил в дом. После того, как Синтия уплетала первую вкусную порцию, она подходила к дивану, где мы с Миссис Джэмисон пили чай, и, мурча, запрыгивала мне на колени. Там она устраивалась спиной ко мне и начинала массировать мои колени своими передними лапами. При этом, она выпускала свои острые коготки и весьма чувствительно запускала их в мое тело. Спихнуть Синтию с колен я не мог, потому что, во-первых, кошка была достаточно пожилая, и крепость ее костей, как у врача, вызывала у меня сомнения. А во-вторых, я не хотел обидеть миссис Джэмисон непочтительным обращением с ее лучшей подругой.
За долгие годы одиночества Синтия стала основной собеседницей и конфиденткой пожилой леди. Хотя кошка не говорила по-английски, для их бесед этого и не требовалось. Если настроение миссис Джэмисон было неважным, Синтия устраивалась рядом с ней, так чтобы старушка могла положить руку на ее голову. Синтия начинала мурчать под с такой силой, что мягкие вибрирующие волны входили в руку Миссис Джэмисон и, видимо, достигали ее мозга, вытесняя собой очаги тревожности, потому что нескольких минут хватало, чтобы изменить настроение пожилой леди самым кардинальным образом. Вечером, когда, бывало, бессонница пробовала одолеть своими протяжными и невеселыми мыслями, Синтия вспрыгивала на кровать миссис Джэмисон, и вытягивалась на постели рядом. Она так уютно устраивала свою усатую мордочку на лапках, так расслабленно вытягивала задние лапы и хвост, что сон начинал наполнять пожилую леди, лишь стоило ей взглянуть на свою кошку. Какие могут быть тревоги и волнения, когда рядом с тобой находится живое воплощения сущности расслабления и покоя. Кроме того, видимо Синтия умела испускать и сонные флюиды, в чем я лично сам имел возможность убедиться, когда засыпал в кресле в гостях у миссис Джэмисон, когда рядом безмятежно дремала Синтия. Миссис Джэмисон рассказывала мне, что неоднократно Синтия приходила к ней во сне, точно так же как это было бы наяву. Когда я спрашивал Миссис Джэмисон в чем же состояло различие между дневным реальным миром и миром сновидения, старушка говорила, что, в общем-то, никакой разницы нет, за исключением того, что во сне никогда не увидишь ни солнца, ни луны, ни других источников света. Свет во сне рассеянный, как будто он исходит одновременно со всех сторон, из-за чего во сне никогда не увидишь теней. Я читал, что в древнем Египте кошки почитались за священных животных - почти божественных, видимо из-за того, что считалось, что кошки проводят большую часть жизни во сне, путешествуя в Царство Мертвых. И действительно, Синтия, по словам миссис Джэмисон, спала никак не меньше двадцати часов в сутки. Кто знает, где она бродила все это время?
Миссис Джэмисон умерла по весне, когда окрестные поля уже вовсю зазеленели. Сын узнал о смерти матери слишком поздно, чтобы успеть на похороны. Похоронили ее на кладбище подле часовни в нашем ближайшем городке. Кроме священника, ее провожали несколько соседей из окрестных домов, одна вдова сослуживца ее мужа, я и Синтия. После того как на могилу был уложен последний пласт дерна, положен могильный камень, возложены цветы и все разошлись, я забрал Синтию с собой. Я привез кошку домой к Миссис Джэмисон, положил ей в плошку ее любимую еду и наполнил чашку свежей водой. Синтия даже не взглянула на корм, а забралась на привычное место на кровать, подобрала лапами под себя старую шаль Миссис Джэмисон и крепко зажмурила глаза.
На следующий день, когда я заехал, чтобы положить кошке корм, Синтия сидела в той же позе на том же самом месте. Я поменял засохший корм на свежий, и плеснул ей в чашку свежей воды. Через день приехал сын-художник, и я отдал ему ключи от материнского дома. Также я показал ему, где лежит корм для кошки. Однако, кошка, судя по всему, игнорировала еду. Только из чашки убавилось немного воды. Или, может быть, вода просто испарилась?
Через день художник пришел и поинтересовался, не видел ли я Синтии. По его словам, утром кошки не было на привычном месте, да и вообще в доме. Мы обошли вместе мой дом и сад, но сделал я это лишь для того, чтобы успокоить художника - до нашего дома от усадьбы Джэмисонов было не менее трех миль. Вряд ли кошка проделала такой большой путь... да и зачем ей это?
Вскоре художник собрался уезжать. Перед отъездом он заехал ко мне попрощаться. Мы молча пожали друг другу руки, и художник отправился по дорожке к своему внедорожнику.
- Послушайте, - окликнул я его, когда он уже почти подошел к воротам, - а как же Синтия? Она так и не появилась? Художник обернулся, перемялся с ноги на ногу, и зашагал обратно к моему дому.
- Ах, Синтия... Да, она вернулась. - Он помолчал немного. - Я нашел ее на могиле матери. Она лежала, свернувшись клубочком, на камне. Видно, она совсем по ней соскучилась.
- Так вы забрали ее с собой? - поинтересовался я. - Она поедет с вами? - Я сделал шаг вперед, чтобы пойти погладить Синтию на прощание. Художник перехватил мою руку.
- Не надо. Ее нет в машине. Я похоронил ее в саду за домом. Когда я нашел ее, она уже не дышала. Служитель сказал, что она провела на могиле все последние дней. В одной позе. Никто ее не трогал, так что даже невозможно сказать, когда именно она умерла.
Он сжал мое предплечье, повернулся и зашагал обратно к воротам. А я стоял и думал, что миссис Джэмисон, вероятно, очень довольна, что ее лучшая подруга не оставила ее одну, больше, чем на несколько дней… если они вообще расставались.
