Блог Доктора Демкина

Статьи о психологии и психодиагностике

Факторы психологических операций

Факторы психологических операций

Факторы, способствующие и препятствующие психологическим операциям

Психологические операции (PSYOP) подразумевают целенаправленное использование коммуникации правительством или военной организацией для выполнения своей миссии и являются одним из понятий стратегической коммуникации [Zerfass A. et al., 2018]. Успеху PSYOP препятствует ряд психологических факторов. Одним из основных примеров является когнитивный консерватизм человека. Другие психологические механизмы, в основном эмоциональные, могут способствовать PSYOP, например, сильная идентификация со своей собственной (национальной, этнической или религиозной) группой, чувство угрозы ресурсам, статусу и / или выживанию собственной группы, восприятие враждебности от других групп,

Целевую аудиторию для PSYOP нельзя рассматривать как единое целое и использовать универсальные подходы. Нередко бывает так, что психологические операции одновременно ориентированы на разные группы людей. Например, один элемент PSYOP может быть нацелен на снижение воли противника к борьбе, другой - на усиление поддержки со стороны дружественных целевых групп, а третий на убеждение нейтральных группы на сотрудничество и поддержку [Konnander F., 2012]. Таким образом, эффекты могут отличаться в зависимости от соответствующей целевой аудитории. То, что является информативным, убедительным и убедительным для нейтральной, дружественной или потенциально дружественной целевой аудитории, может быть провокационным, разрушительным и принудительным для вражеской или враждебной целевой аудитории.

Основные механизмы подверженности целевой аудитории PSYOP

Существуют психологические факторы впечатлительности человека, которые способствуют успеху проведения психологических операций, обеспечивая требуемый когнитивный, эмоциональный и поведенческий отклик у целевой аудитории [Taillard M., Giscoppa H., 2013]. Источники информации, обладающие статусом достоверных, надежных и привлекательных, всегда более убедительны. Влияние достоверности источника выше, когда аргументы слабые, когда получатель мало что знает, или когда проблема сложна. Характеристики сообщения также влияют на его убедительность. Сообщение более убедительно, когда в нем есть веские аргументы, но также показывается важность других функций, таких как порядок, оформление, стиль и повторение. Однако увязка этих факторов не является линейным или простым процессом. Убедительность сообщения также сильно зависит от переменных и характеристик получателя информации и других контекстных факторов.

Психологические механизмы, которые могут препятствовать ПСИОП

Отказ от информации, несогласующейся с устоявшейся информационной схемой

Возможности человека по обработке информации имеют определенные недостатки, особенно когда информация нечеткая, неожиданная или не существует в нашем воображении. Кроме того, существуют когнитивные предубеждения, которые могут повлиять на то, как человек получает и обрабатывает поступающую информацию [Heuer R., 1999].

У людей есть согласованный набор предположений или схем о мире и их роли в нем. Схемы определяются как уже существующие теории, часто сформированные в раннем детстве, которые определяют то, что люди замечают и запоминают, а также то, как интерпретируется новая информация. Такие информационные схемы трудно изменить. Когда человек сталкивается с новой ситуацией, он склонен к предвзятому восприятию и использованию памяти для обработки информации по устоявшейся схеме. Также у людей существует тенденция искать подтверждение согласованной со схемой информации и избегать информации, которая угрожает этим внутренним когнитивным структурам («предвзятость подтверждения»). Хорошо разработанные схемы обычно сопротивляются изменениям и могут даже сохраняться перед лицом опровергающих свидетельств («стойкость убеждений»). 

Когнитивный консерватизм, который является результатом отрицания несогласованной со схемой информации, представляет собой общий человеческий механизм, который в данном контексте направлен на то, чтобы повлиять на получение информации целевой аудиторией. Такой механизм также влияет на принятие решений на более высоком уровне. Например, политики не спешат пересматривать свои первоначальные впечатления от событий и принятые решения [Tetlock P., McGuire C., 1986]. Они извлекают простые и предвзятые уроки из истории, и, когда они придерживаются определенного курса действий, им очень трудно отказаться от этого обязательства. В условиях сильного стресса или в кризисных ситуациях они склонны анализировать информацию особенно упрощенно и поверхностно.

Отказ от угрожающей информации

PSYOP иногда включает информацию с угрожающим содержанием. На разные виду угроз люди реагируют по-разному. Когда люди подвергаются воздействию информации об отдаленных угрозах, они склонны рассматривать угрозу как не имеющую отношения к реальности делу [Wallenius C., 2001]. Некоторые аспекты информации могут быть отклонены из-за личная незначимости, несоответствия по времени или отсутствия личной травматической уязвимости [Breznitz S., 1983]. Это явление можно отнести к «иллюзии уникальной неуязвимости»: человек склонен воспринимать себя менее уязвимыми, чем другие, особенно если он не имеет опыта травматического воздействия негативных жизненных событий. Это чувство неуязвимости или защитного отрицания также может быть связано с индивидуальными диспозициями.

Хотя в ситуациях, связанных с повышенной опасностью, источники в СМИ часто описывают реакцию людей как «панику». Наиболее распространенная реакция на опасность на самом деле противоположна панике: это бездействие или откладывание принятия любых мер безопасности до самого последнего возможного времени [Wallenius C., 2001]. Даже когда есть реальные признаки опасности, типичными реакциями являются неверие, отрицание угрозы и пассивность [Drabek T., 1986]. Любая неясность в сообщении может использоваться для переосмысления ситуации в неугрожающей манере до тех пор, пока восприятие не укажет почти бесспорно обратное. Несомненно, существует тенденция отрицать угрожающую информацию, которая используется в PSYOP.

Хотя общепринято, что люди слишком остро реагируют на угрожающую или тревожную информацию, большинство исследований показывают, что пассивная реакция встречается гораздо чаще. Это означает, что при использовании угрожающей информации для любых целей общий риск невыполнения поставленной цели может быть очевиден.

Психологические механизмы, которые могут способствовать PSYOP

Идентификация внутри группы и обобщения вне группы

Групповые эмоциональные реакции произошли от далеких предков, которые жили группами и племенами. Выживаемость отдельного человека сильно зависела от коллектива. Поэтому и современный человек обладает несколькими эмоциями, которые позволяют нам функционировать в группе и справляться с угрозами со стороны враждебных групп [Buss D., 1999]. Это означает, что групповые нормы эмоции имеют сильное влияние на человека. В целом, отдельный человек сильно реагирует на внутригрупповые нормы и находится под их влиянием [Zimbardo P., 2007].

Внутренняя группа («мы», «свои», «наши») относится к группе, к которой человек принадлежит или с которой он идентифицирует себя. Внешняя группа («они», «другие», «чужаки», «враги») состоит из противоположностей или тех людей, с которыми человек себя не отождествляет. Человек склонен идеализировать членов своей внутренней группы, оценивать их более позитивно, позволять им признавать их достижения, с большей готовностью рассматривать их как отдельных личностей и воспринимать их как более привлекательных. Их неудачи объясняются внешними факторами, например, невезением или «происками врагов». Напротив, члены внешней чужой группы воспринимаются как единообразные. Они отличаются от нас, но равны между собой. Человек часто ассоциирует их с негативными стереотипными качествами или усредненными персонажами («ну-у, тупые…»). Их успехи объясняются лишь зависимостью от временных факторов или удачи. В своих ошибках «чужие» всегда виноваты сами из-за своих негативных черт, а не из-за неудачных обстоятельств. Когда «чужие» становятся жертвами преступлений, болезней или других невзгод, люди находят их менее достойными сострадания. С этим связана основная ошибка атрибуции - тенденция приписывать негативное поведение, демонстрируемое конкурирующей группой, личным характеристикам, а не ситуативным факторам [ Bar-Tal D., Halperin E., 2013].

В реальной жизни большинство людей имеют несколько идентичностей и могут идентифицировать себя с различными группами на основе различных религий, рас, этнических групп, языков и национальностей [Huddy L., 2013]. В современных социально-психологических исследованиях концепция внутренней группы используется на нескольких уровнях, от небольших групп до национального или даже регионального уровня (например, «европейцы»). Национальная идентичность считается важной для понимания политического поведения, даже если люди внутри нации обычно неоднородны и делятся на классы, меньшинства или другие группы.

Потребность во враге

Утверждение представления о том, что чужая группа враждебна и несет угрозу, является одной из целей PSYOP и военной пропаганды. Существуют особые психологические механизмы, которые делают целевую аудиторию чувствительной к такого рода сообщениям? Людям жизненно необходимо идентифицировать одних людей как союзников, а других как врагов [Volkan V., 1985]. Эта потребность возникла онтогенетически в результате попыток человека защитить свое самосознание. Члены любой данной группы в политическом или военном конфликте регрессируют к инфантильным способам укрепления социальных связей, развития внутригрупповых банальностей и наделения предметов мистической ценностью.

В представлении образа врага из группы «чужих» наблюдается три основных подхода. Первый происходит из психодинамической точки зрения, где образы врага связаны с такими понятиями, как проекция и смещение. В определенный момент времени некоторые люди могут испытывать гнев или тревогу по поводу своих жизненных обстоятельств, которые могут быть спроецированы на врагов («Если в кране нет воды – воду выпили они»). Разница личностных черт и привычные механизмы психологической защиты для каждой характерологической типологии приводит к тому, что некоторые люди с большей вероятностью, чем другие, будут использовать проективную защиту и придерживаться более радикальных образов врага [Silverstein B., 1989]. Те, кто с большим подозрением относился к одним группам «чужих», с большей вероятностью будет также относиться и к другим внешним группам, воспринимая внешнюю среду как враждебную («Кругом враги», «Мы – осажденный лагерь»).

Второй подход - когнитивный. Предубеждения влияют на то, как обрабатывается информация о внешней группе. Оценки одинаковых действий, осуществляемых внутренней и внешней группой производятся по-разному. При этом группе «чужих» приписываются более негативные оценки и мотивы действий («Наши разведчики и их шпионы», «Наши освободительные войны и их захватнические»). Из этого следует, что нередко, политики или военноначальники, оценивая причины поведения других, переоценивают важность долгосрочного планирования и недооценивают важность случая и непосредственного ситуационного или личностного давления [Tetlock P., McGuire C., 1986]. Точно так же лица, принимающие решения, часто попадают в когнитивную ловушку, ошибочно полагая, что другие государственные деятели такие же, как они сами. То есть они склонны уделять недостаточное внимание ограничениям и давлению, с которыми сталкивается их оппонент, в том числе порождаемым собственным состоянием лица, принимающего решения [Jervis R., 1988].

Третий подход заключается в том, что образы врага - это, прежде всего, социальные конструкции [Silverstein B., 1989]. Убеждения в отношении внешних групп у большинства людей основывается не на непосредственном личном опыте, а на информации и образах, транслируемых другими людьми и средствами массовой информации. Например, изображения, публикуемые в газетах или онлайн ресурсах, влияют на отношение людей к фактам и событиям, описываемым в этих медиа .

Помимо психологических объяснений образов врага, о которых говорилось выше, существуют также социальные и политические объяснения. Например, историческая память о враге всегда связана с более угрожающей картиной в СМИ о современной военной угрозе [Lundgren J., 2013].

Враждебность и потребность во враге (точнее – в образе врага) является постоянной потребностью человека или групп [Rieber R., Kelley R., 1991]. Создание образа врага вовсе не означает, что человек или группа объективно видят угрожающие действия со стороны какого-либо предполагаемого врага. Вместо этого «чужим» просто приписываются злые или дурные качества. Это явление можно увидеть в войнах, где врагу иногда приписывают всевозможные гротескные, злобные или достойные морального порицания качества. В своей крайней форме это явление приняло форму кровавых обвинений, когда чужие группы безосновательно обвиняются в ритуальном убийстве. Так в средние века евреев обвиняли в ритуальных убийствах христианских детей. Нацистская пропаганда также содержала подобные обвинения. Целевая аудитория может быть более восприимчивой к информации, имеющей некоторую связь с групповой идентификацией и тенденциями к враждебности:

  • Сильная идентификация со своей (национальной, этнической или религиозной) группой;
  • Представления о том, что ресурсы, статус и / или выживание группы находятся под угрозой;
  • Представления о том, что внешняя группа враждебна и / или обесценивает или оскорбляет внутреннюю группу

Склонность переоценивать возможности врага

Еще одним аспектом образа врага является склонность переоценивать возможности и враждебность врага. Искаженное восприятие врага обычно сопровождает любые боевые действия и войны [Jervis R., 1988]. Государственные деятели могут либо переоценивать, либо недооценивать возможности и враждебность другой стороны, но первая когнитивная ошибка более распространена, чем вторая, так как в человеческом восприятии мира плохое сильнее хорошего [Baumeister R. et al., 2001]. Совершить ошибку, переоценив враждебность противника, несомненно, лучше с точки зрения выживания, чем недооценить враждебность. Соответственно, существует эволюционная логика в тенденции переоценивать как враждебность, так и возможности других.

Сочувствие

Общественное или коллективное сочувствие к людям, страдающим от войн и кризисов, может явно играть ключевую роль в формировании общественного мнения и влиянии на него [Zaki J., 2014]. Имеется несколько классических примеров, когда отдельные фотографии практически изменили мировое мнение. Считается, что два классических фотографических изображения оказали огромное влияние на общественное мнение о войне во Вьетнаме. Эдди Адамс сделал один из таких снимков в 1968 году, изображая начальника полиции казнившего вьетконговцев на одной из улиц Сайгона. Ник Ут сделал еще одну фотографию в 1972 году под названием «Террор войны». На нем были изображены дети, бегущие от южновьетнамских бомбардировок напалмом, а обнаженная 9-летняя девочка бежала к камере. Более свежий пример влиятельной фотографии - это фотография Алана Курди, трехлетнего сирийского мальчика, который утонул в сентябре 2015 года в Средиземном море. Считается, что это фотографическое изображение оказало сильное влияние на поддержку сирийских беженцев. Очевидно, люди не реагируют на весь поток негативной информации, но определенные, отчетливые образы могут вызвать у сочувствие, особенно когда используются образы невинных детей. Забота о потомстве является наиболее ярким эволюционным аспектом эмпатии [Zaki J., 2014]. С этим связан эффект идентификации с жертвой. Поэтому люди готовы тратить больше ресурсов на спасение жизней идентифицированных жертв, чем на спасение такого же числа абстрактных или среднестатистических жертв. Конкретные жертвы вызывают большее сочувствие, сопровождаемое большей готовностью жертвовать для оказания помощи [Jenni K., Loewenstein G., 1997]. В то же время постоянный чрезмерный поток печальных новостей в СМИ может вызвать у аудитории некоторое эмоциональное оцепенение или то, что иногда называют «крахом сострадания» [Cameron C., Payne B., 2011].

Факторы, которым ошибочно приписывается существенная роль в PSYOP

Иногда утверждается, что определенные методы, часто называемые «промыванием мозгов» или «контролем над разумом», особенно эффективны для убеждения людей. Например, в популярной прессе появлялись сообщения о том, что "некторые агрессивные органзации" «промывают мозги» своим потенциальным членам. Если такие методы существуют, они, безусловно, были бы очень ценными для психологических операций.

Однако существует серьезная научная критика, направленная против концепции «контроля над разумом» [Richardson J., 2007]. Во-первых, неясно, как на самом деле практиковать контроль над разумом и какие действия он включает. Эти определения часто включают манипуляцию, контроль над информацией и окружающей средой, харизматическое лидерство, давление со стороны сверстников, система поведенческого контроля через наказания и вознаграждения. Также утверждается, что многие традиционные религиозные верования являются частью контроля над разумом, что включает церемонии, страх перед дьяволом, говорение на особых языках, долгие встречи, манипуляции чувством вины, исповеди, понятия чистоты / нечистоты, особый дресс-код, понятия абсолютной истины, и вера в то, что человечество будет спасено.

Однако неясно, каким образом описанные действия приводят к контролю над волей и идеями людей. Предполагаемые движения были бы более успешными, если бы они действительно могли достичь цели «промывания мозгов». Лидеры этих движений не знают и не практикуют какие-либо эзотерические методы управления волей и мыслями людей. Таких техник просто не существует. То, что происходит в этих движениях, - это, в основном, использование / реализация одного и того же типа процессов влияния и групповой динамики, присущих всем группам, например, корпорациям или политическим партиям.

Фактор, который обычно увеличивает восприимчивость к пропаганде в таких группах - это определенный тип и степень эмоционального расстройства среди населения. Например, успех нацистской пропаганды был связан с безработицей и экономической депрессией в Германии после краха Уолл-стрит, а также с низкой национальной самооценкой после Версальского договора. Если бы Германия не была поражена глубокой рецессией и, возможно, была бы более процветающей и социально стабильной в то время, можно предположить, что нацистская пропаганда была бы менее успешной. Современный пример - пропаганда "некторых агрессивных органзаций", которая, похоже, оказала влияние на группы иммигрантской молодежи в Европе, но явно не имела успеха среди западного большинства. Основной вопрос заключается в том, почему небольшое меньшинство отвечает на пропаганду, поддерживая "некоторые агрессивные органзации" и даже присоединяясь к ним, в то время как большинство отвергает это как дезинформацию. Один из ответов: это индивидальный опыт несправедливости и нарушений, который по разным причинам могут быть более распространен среди иммигрантской молодежи. Этот опыт может быть фактором влечения к упрощенному черно-белому взгляду на религию, согласно которому мир делится на «добрые» и «злые» силы [Hoyle A. et al, 2021].

author 10

Литература  

 Bar-Tal, D., & Halperin, E. (2013). The psychology of intractable conflicts: Eruption, escalation, and peacemaking. In L. Huddy, D. O. Sears, & J. S. Levy (Eds.), The Oxford handbook of political psychology (2nd ed., pp. 923–956). New York, NY: Oxford University Press.

 
Baumeister, R. F., Bratslavsky, E., Finkenauer, C., & Vohs, K. D. (2001). Bad is stronger than good. Review of General Psychology, 5(4), 323–370. doi:10.1037%2F1089-2680.5.4.323
 
Breznitz, S. (1983). The seven kinds of denial. In S. Breznitz (Ed.), The denial of stress (pp. 257–286). New York, NY: International Universities press.
 
Buss, D. M. (1999). Evolutionary psychology: The new science of the mind. Boston, MA: Allyn and Bacon.
 
Cameron, C. D., & Payne, B. K. (2011). Escaping affect: How motivated emotion regulation creates insensitivity to mass suffering. Journal of Personality and Social Psychology, 100(1), 1–15. doi:10.1037/a0021643
 
Drabek, T. E. (1986). Human systems responses to disaster: An inventory of sociological find-ings. New York, NY: Springer.
 
Heuer, R. J. (1999). Psychology of intelligence analysis. Langley, VA: Central Intelligence Agency, Center for the study of intelligence.
 
Hoyle A., van den Berg H., Doosje B., Kitzen M. (2021) Grey matters: Advancing a psychological effects-based approach to countering malign information influence. New Perspectives 29:2, pages 144-164.
 
Huddy, L. (2013). From group identity to political cohesion and commitment. In L. Huddy, D. O. Sears, & J. S. Levy (Eds.), The Oxford handbook of political psychology (2nd ed., pp. 923–956). New York, NY: Oxford University Press.
 
Jenni, K., & Loewenstein, G. (1997). Explaining the identifiable victim effect. Journal of Risk and Uncertainty, 14(3), 235–257. doi:10.1023/A:1007740225484
 
Konnander, F. (2012). Psykologiska operationer: Oljan i COIN-maskineriet? [Psychological operations: The oil in the CION machinery]. Kungl Krigsvetenskapsakademiens Handlingar Och Tidskrift [The Royal Swedish Academy of War Sciences’ Proceedings and Journal], 2, 155–174.
 
Lundgren, J. (2013). The Nordics’ fear of the Russian bear-The Nordics’ threat perception of Russia’s military capacity as portrayed by media and the structural factors behind this picture (Master thesis). University of Gothenburg, Centre for European studies, Gothenburg.
 
Richardson, J. (2007). A critique of “Brainwashing” claims about new religious movements. In L. Dawson (Ed.), Cults and new religious movements: A reader (pp. 160–166). Oxford: Black-well Publishing.
 
Rieber, R., & Kelley, R. (1991). Substance and shadow: Images of the enemy. In R. Rieber (Ed.), The psychology of war and peace (pp. 3–38). New York, NY: Plenum Press.
 
Silverstein, B. (1989). Enemy images: The psychology of U.S. attitudes and cognitions regarding the Soviet Union. American Psychologist, 44(6), 903–913.
 
Taillard, M., & Giscoppa, H. (2013). Psychology and modern warfare: Idea management in conflict and competition. Hampshire, UK: Palgrave Macmillan.
 
Tetlock, P. E., & McGuire, C., Jr. (1986). Cognitive perspectives on foreign policy. In S. Long (Ed.), Political behavior annual (Vol. 1, pp. 255–273). Boulder, CO: Westview.
 
Volkan, V. D. (1985). The need to have enemies and allies: A developmental approach. Political Psychology, 6(2), 219–247. doi:10.2307/3790902
 
Wallenius,C. (2001). Human adaptation to danger (Doctoral dissertation). Lund University, De-partment of Psychology, Lund.
 
Zaki, J. (2014). Empathy: A motivated account. Psychological Bulletin, 140(6), 1608–1647. doi:10.1037/a0037679
 
Zerfass, A., Verčič, D., Nothhaft, H., & Werder, K. P. (2018). Strategic communication: Defin-ing the field and its contribution to research and practice. International Journal of Strategic Communication, 12(4), 487–505. doi:10.1080/1553118X.2018.1493485v
 
Zimbardo, P. G. (2007). The Lucifer effect: Understanding how good people turn evil. New York, NY: Random House.

Андрей Демкин

Статьи по теме:

О сайте

Вы находитесь на сайте врача и психолога Андрея Демкина, посвященном вопросам психологической помощи, психодиагностики и профессионально-психологического отбора и аттестации (оценке) персонала. Для работы с онлайн психодиагностической плаформой перейдите по сслылке: https://dmnsys.ru/